Говорящие с... - Страница 101

101

- Наверное, потому, что чудеса нельзя выбрать, - осторожно ответила Эша и улыбнулась. - Если, конечно, это не твои собственные чудеса.

- Ну, - Сева чуть повеселел, - мне мои нравятся. В той комнате... тогда, я ведь первыми начал слышать и понимать не людей, а их, - он повел вокруг рукой, указывая на мебель, заполнявшую погруженную в полумрак комнату. - То что они говорили... рассказывали - это было так удивительно, так интересно. Это многому меня научило. Может, кто-то из них и изменил меня, кто знает... Ты, кстати, учти на будущее, что некоторая мебель бывает очень болтлива. Так что сидеть в кресле и постоянно думать или бормотать: "Соображай, Эша Шталь! Ты идиотка, Эша Шталь!" - не больно то здорово для конспирации с такими, как мы. Я все думал - ну кто ты такая? - Сева потер нос. - Значит... есть и другие?

- Я не знаю. Те, кого я видела... вполне возможно, они вообще с тобой не связаны. И не болтай об этом, понял?

- Но они говорят. И ты тоже... да?

- Слушай, Сева, - Шталь насупилась, - они говорят, ты говоришь, я... я вообще не знаю, что я делаю, но в любом случае, это и их, и твое, и мое личное дело! Я тебе сказала, что мои цели самые безобидные...

- Исследования, - Сева принял глубокомысленный вид. - Ты исследуешь сама? Или для кого-то?

- Я не желаю больше это обсуждать! - резковато ответила Эша, потом ехидно сверкнула глазами. - Значит, утверждаешь, что твой секрет знает лишь дядя и учителя? Готова поспорить, что Инна тоже в курсе.

- При чем тут Инна?! - даже в полумраке стало видно, как Сева густо побагровел. - Она просто...

- Разумеется она исключительно просто, - Эша покладисто кивнула. - Не обращай внимания и не забывай, что у тети Эши все еще сотрясение мозга. Слушай, давай просто посидим, как собирались. Твой дядя внизу, твои братья-сестры ушли гулять с охраной, тети тоже нет дома... так что весь этаж в нашем распоряжении. Кстати, нам повезло, что на даче оказалось так много мебели.

- Они отвозили туда мебель, которая им надоедала, - сообщил Сева с набитым ртом. - Не антикварную, конечно, обычную. И на даче она больше всего скучает и злится. Поэтому уговорить ее на что-то было совсем несложно. Никто ведь не спрашивает мебель, где ей нравится стоять, какое она предпочитает соседство. Никому не интересно, хотят ли стулья и кресла, чтобы в них садились именно вы, какую посуду предпочитают столы и буфеты, каких спящих любят кровати и все ли из них хотят быть удобными. Некоторые желают просто красоваться, некоторые вообще не любят, чтоб их трогали, некоторым нравится солнце, некоторым темнота и покой, некоторым вежливость, а некоторым - напротив, бесцеремонность. Они все такие разные... Видишь ли, не столько я уговаривал их на всякие... хм-м, шалости, сколько они договаривались со мной. Я лишь помогал им получить то, что они всегда хотели. По-моему, это справедливо.

- Если ты и дальше будешь нести такую справедливость, в мире воцарится кавардак! - Эша вытянула ноги. - Каждое рабочее утро вежливо садиться на табуретку, спрашивать у стола разрешения поставить на него сковородку и не дай бог сказать при комоде что-нибудь не то! В конце концов, разве это не мы их сделали?

- А кто сделал нас? Может, это произошло с той же целью - кто-то сделал нас для удобства. Как мы - мебель или другие вещи.

- Никаких теологических споров! - с ужасом отрезала Шталь. - И вообще посиди немного тихо, я еще не привыкла к тому, что ты столько говоришь. Было проще, когда ты только и делал, что просил мороженого и погулять - тогда я не чувствовала себя так глупо!

Сева усмехнулся и замолчал, попивая чай, а мебель вокруг вздыхала и поскрипывала в полумраке, и игриво покачивал дверцами шкафчик-кабинет, приглашая поиграть. Сонно что-то бормотала софа на золоченых ножках, предпочитающая принимать на себя только женщин и непременно хрупких. Массивный дубовый буфет в углу был погружен в воспоминания о французской семье, в которой он жил до середины девятнадцатого века и к которой был очень привязан. Дремал старый классический секретер, довольный тем, что уже много лет его нутро совершенно пусто. Отреставрированный диван с фигурными выступами на спинке скучал по своей гобеленовой обивке, на которой были выписаны музыкантки-флейтистки, а новая, разрисованная цветами, ему отчаянно не нравилась. Шкафчик в китайском стиле грезил о ветре, прилетающем из апельсиновых рощ. Кажущиеся отчаянно надменными стулья с алой бархатной обивкой с удовольствием бы поиграли с кем-нибудь в лошадки. Дубовые резные стулья желали, чтоб на них немедленно кто-нибудь сел с размаху, а стулья с парчовыми сиденьями предпочитали вежливое обращение. Хрупкий журнальный столик боялся, что его в любую секунду сломают, и требовал не ставить на него тяжелые предметы, и сейчас в который раз силился сбросить с себя бронзовые часы. Трюмо с нетерпением ждало кого-нибудь, кто начнет перед ним прихорашиваться, а индийская скамеечка с таким же нетерпением ждала кого-нибудь, чтоб его уронить. Изящное креслице зазывало Эшу посидеть в нем, но Эша уже отлично знала, что у креслица сволочной характер, и сладить с ним невозможно. Тонконогое чопорное дамское бюро скучало по временам, когда пели романсы, а две стоявшие рядом горки-витрины - одна из груши, другая из ясеня - не выносили друг друга и желали пребывать на разных этажах. Но громче всех слышался массивный купеческий стол из соседней комнаты - ему хотелось, чтобы убрали вообще всю мебель, кроме него, а за ним устроили развеселое застолье с плясками и битьем посуды. Разностильная и разновозрастная, суровая и легкомысленная, аляповатая и предельно строгая, молчаливая и разговорчивая, погруженная во мрак и ловящая отблески каминного пламени стояла вокруг мебель, и каждой ведомы были свои тайны, и у каждой были свои желания и свои предпочтения, и, несмотря на их разнообразие, больше всего она жаждала любви и внимания, и Эша слушала ее удивленно и увлеченно, иногда задавая вопросы на этом странном языке без слов. Кто-то не нравился ей, кому-то не нравилась она, но, тем не менее, беседа ладилась - настолько, что кое-кто из предметов обстановки уже был не прочь на пару с ней устроить какую-нибудь совместную пакость и интересовался идеями, и дубовый буфет негодовал, словно престарелый лорд, в фамильном замке которого озорничает детвора.

101