Говорящие с... - Страница 311

311

Конечно, она все это оценила. Но Эша не любила этот дом. Она никогда бы не полюбила его, даже если б прожила здесь века. Здесь не было ничего хорошего и никогда не будет. Здесь не было уюта, не было тепла, здесь было только красивое разнообразие и множество пленных.

Это неправда. Меня любят. А если не любят сейчас, то полюбят позже. Некоторые уже это сделали.

Может быть. Но я не думаю, что те, кто создал тебя и дал тебе все эти вещи, действительно так уж тебя любят. В чем заключается твоя мечта, дом? Перестать быть гостиницей, из которой всегда рано или поздно уезжают? Стать чудесной красивой темницей?

Я дом.

Ты эгоист и вор, к тому же с явными признаками нарциссизма. Но ты не дом.

Ой, не надо было этого говорить!

Часть стен, дрогнув, начала съезжаться, другие начали отступать еще дальше, распахиваясь новыми дверными проемами, и из одних выглядывали теперь уже и террасы, а из других - еще какие-то комнаты, возможно, придуманные прямо сейчас. Прямо перед Шталь из пола выросла лестница и отвесно устремилась прямо под потолок, лестницы Домовых вытянулись и переплелись друг с другом, образовав некую чудовищную лестничную паутину. Одна из люстр рухнула, по счастью никого не задев, и на ее месте в потолке открылось гигантское окно, словно чей-то огромный глаз, наполненный звездами.

- Перестань говорить с моим домом! - смешно пискнула Яна, крепко держась свободной рукой за перила. - Что ты ему сказала?!

...слышишь... ты слышишь... вы все слышите?.. заберите нас отсюда...

...любишь?..

...не пускает... он не пускает...

Голосочки вновь запричитали откуда-то издалека, и Эша внезапно разозлилась еще больше. Плохо им, видите ли! А Шталь и остальным как будто лучше! Все это время...

Все это время и вещи, и люди - что они делали?

Да ничего, собственно! Одни пили, носились по коридорам, потом снова пили, другие плакали и жаловались... А пора бы уж что-то и сделать! Вещи ждут помощи от Говорящих с ними... могли бы и тоже помочь. Хотя бы попытаться!

Эша взглянула на Михаила, чьи глаза сейчас были такими же жуткими, как и у Яны, и лицо водителя вдруг стало странным, будто он увидел на лице самой Шталь нечто особенное. А чего там особенного могло быть, кроме злости? Слава стоял рядом, и его глаза тоже горели сизым, отчего маленький человечек сейчас выглядел весьма грозно. Не-родственник повернулся и, отшвырнув мячик и полыхнув столь характерным для первого поколения огнем из глазниц, почти трезвым голосом сказал:

- И правда хватит!

И тут что-то произошло.

Может, рухнула эта сдерживающая невидимая стена, а может, это было только шталевское воображение, но только голосочки вдруг превратились в голоса - громкие, отчетливые, и было в них уже не страдание, и голоса эти были повсюду.

Больше всего это походило на наступательный крик "Ура!"

Хотя, возможно, это тоже было лишь шталевское воображение.

Свечи в канделябре, который она все еще сжимала, вдруг вспыхнули, и огненные лепестки вытянулись, затрепетали, и если два из них так и остались обычными огоньками, которыми горят миллионы зажженных свечей, то третий расщепился на множество тончайших огненных игл, и на свечном фитиле образовалось нечто, похожее на огненного ежа. Сам же канделябр оброс бронзовыми листьями, оплелся позолоченными стеблями и прибавил в росте почти полметра, хотя вес его при этом не изменился. Девчушка в зеленом халатике вдруг, позабыв про слезы, отпустила ревущее дитя, сделала несколько быстрых шажков и, оказавшись рядом со Шталь, поманила один из свечных огоньков пальчиком. Тот, качнувшись вытянулся и, словно послушный зверек, перепрыгнул на подставленную ладонь, разросся, разгорелся на ней, мягко колышась и, судя по неизменяющемуся восторженному выражению лица девчушки, не причиняя той ни малейшего вреда. Она так и стояла, чуть вытянув руку, словно держала на ладони доверчивого огненного голубя, и Эша слышала ласковое бормотание, исходящее от пламени. Глаза девчушки так остались прежними. Зараженная.

По полу весело запрыгали мячики - часть из машины Эши, но большинство из них она видела впервые в жизни - и некоторые подкатились к ее ногам, некоторые устремились к не-родственнику, а еще несколько так и остались подпрыгивать себе на полу, изредка сталкиваясь друг с другом, словно играя в некую развеселую игру. Один запрыгнул на лестницу и, совершив, особенно резвый прыжок, угодил прямо в лицо Толику, уронив нехорошего экскаваторщика на ступеньки, где он и остался сидеть, ошеломленно тряся головой. А вокруг говорили - говорили без умолку, кричали, пели, смеялись, и каждый слышал что-то свое, Шталь же слышала все, и это оказалось не так уж страшно, и не так уж важны теперь были Домовые, и уж вовсе ничего страшного не было в том, как все начало вдруг меняться.

Люстры, простые светильники, скромные бра, торшеры расцвели диковинными хрустальными и матовыми цветами, некоторые превратились в сказочных птиц, украсились яркими узорами, обросли длинными подвесками, и все это раскачивалось и звенело, словно серьги сотен танцующих цыганок. Стоявший на каминной полке одинокий шандал вытянулся и превратился в пылающий олимпийский факел, ждущий, когда его кто-нибудь подхватит. В зеркалах мельтешили неведомые отражения - были ли то воспоминания о прошлом или мечты о будущем? Одно из зеркал обратилось подернутой рябью водной гладью, в которой лениво колыхались водоросли, в другом полыхал огонь, третье сбросило с себя тяжелую раму и раскрыло множество зеркальных лепестков. По одному из ковров катились волны, словно по ковыльному полю, на обоях распускались цветы, маленький розовый пуфик превратился в огромную кровать с балдахином. Трепетали занавеси на несуществующем ветру, удлиняясь, и некоторые срывались с карнизов и летели куда-то через гигантскую комнату через вихри бабочек, словно сами были некими огромными бабочками. Винный бокал простого стекла прорвался прозрачным водяным фонтаном, забившим почти до потолка. Палаш в руках Михаила разъехался словно веер, став пятью палашами-симскими близнецами с одной рукояткой на всех, и изумленный водитель чуть не уронил его. Рюмки превращались в вазы, вазы обращались статуями, растения разрослись во все стороны, стремительно расцветая и захватывая все свободное пространство. Простенькая шталевская майка хлынула потоками шелка, придавая себе некий невероятный фасон. Хризолит, яростно воссияв зеленью, увеличился в размерах до кофейного блюдца, оторвался от золотой цепочки и отрастил свою собственную, широченную, причудливого плетеного серебра, которая охватила шею Эши не хуже кандалов. В видимой части гаража менялись машины, и чей-то "форд" уже был фаэтоном с тонкими спицами, увитым праздничными лентами, а стоявший рядом белый "опель" непомерно вытянулся и стал чем-то похожим на яхту на колесах, "фабия" же, к удивлению и негодованию Эши, обзавелась дулом, торчавшим прямо над лобовым стеклом, и теперь очень походила на нелепый мини-танк. Вещи возвращали себе свои мечты и желания - чудесные, смешные, странные, в чем-то глупые, в чем-то даже и жуткие, но свои собственные, принадлежащие только им, и никто другой не имел на них права.

311