Говорящие с... - Страница 76

- Какое пиво, котик, какое пиво?! Гости вот-вот начнут собираться!

Аркадий Алексеевич оценил степень негодования, интонацию и искательную мягкость движения, с каким женщина скользнула на шелковую обивку рядом с ним, и, прикрыв один глаз, спросил:

- И чего тебе надо?

- Наташа мне сказала, что ты внес изменения в меню. Да и какие изменения! А я узнаю об этом только сейчас! Как же так, Аркаша?!

- Пива мне! - прогрохотал Аркадий Алексеевич, простирая руку, и подбежавший молодой человек немедленно всунул в нее запотевший холодный бокал с горкой шуршащей пены. - А вот так, Тася! Посмотрел я твою меню - ужасная меню! Трава, лапша, угри да медузы... ж-жуть! Разве русского мужика этим накормишь?! Вон, одного Свиридова возьми - ну куда ему твоя лапша, да еще эта... как его... кокос на теплом фейхоа. Им мясо нужно, мясо!

- Кокос на теплом фейхоа - это десерт! - оскорбилась Тася. - Между прочим, восточная еда все еще одна из самых модных! А мясо там было! Куриные крылышки в имбире, пномпеньская говядина...

- У-ха-ха! - сказал Аркадий Алексеевич. - Короче, Тася, будет и твое, и мое. Вы, девочки, коли охота, будете клевать свой парной рис со шпинатом и осьминогами и чем там еще, а мы уж как-нибудь по-простому, по-нашему! И зачем каждый раз все эти разговоры?

- Я, вообще-то, хотела в тот новый японский ресторан! Между прочим, это мой день рождения!

- А я за него плачу, - он смачным шлепком припечатал круглящееся под синим атласом бедро, и получил сдачу игривым смешком. - Ну подарочки-то, Тася? Греют подарочки?

Тасин улыбающийся взгляд устремился через дверной проем в гостиную - туда, где из столовой хорошо был виден кресельный гарнитур из резного бука в стиле Людовика XIV. Устремился туда и взгляд Аркадия Алексеевича, но во взгляде этом, впрочем, не было ничего особенного. Райские птицы, порхающие по обивке, казались ему слишком пестрыми, сами кресла - слишком аляпистыми, а буку он предпочитал дуб и карельскую березу. Это был не его стиль. Полностью разделяя увлечение супруги антикварной мебелью, Аркадий Алексеевич в корне расходился с ней в нескольких важных пунктах этого увлечения. Тася отдавала предпочтение стилям барокко, рококо и викторианской эклектике, тогда как Аркадий Алексеевич был устремлен к ампиру и классицизму. Тася с придыханием говорила о Людовиках, Шарле Буле1, Эбене и Ризенере2, маркизе де Помпадур и Версале, Аркадий же Алексеевич навстречу этим сладостным придыханием выдвигал Павла I и Екатерину II, Тура и Гамбса, Абрамцево, Талашкино и Сергиев Посад. Тася была уверена, что лучшую мебель делали во Франции, Аркадий Алексеевич же считал непревзойденными русских мебельщиков. Тася обожала стулья, скамеечки, изящные диванчики, софы и столики, Аркадий Алексеевич тяготел к монументальным диванам, более похожим на дворцы, тяжелым столам и комодам, которые не по силам было бы сдвинуть и четверым Аркадиям Алексеевичам, и, неожиданно, к легким резным полочкам и шкафчикам, родившимся непременно в абрамцевских и талашкинских мастерских. Поэтому в вопросе обстановки дома они категорически не сходились. И тот, и другая непременно хотели что-то свое - антикварное или стилизованное, никто не желал уступать, и посему дом решили поделить поровну и обставлять каждую половину в своем стиле, но из этого тоже ничего не вышло - то в пышную версальскую спальню прокрадется вдруг тяжеловесный березовый комод с вазами, то в парадной и величественной столовой вдруг окажется совершенно легкомысленный индийский палисандровый шкафчик. В конце концов, все перемешалось, покупали то, что понравилось, и просто ставили на свободное место, в довершение ко всему почти все дверные проемы отделали лепниной и позолотой, и к нынешнему дню дом походил то ли на музей мебели, то ли на результат творения перепившихся дизайнеров, и обитатели дома скорее казались здесь одночасными посетителями. Животных в доме не держали - они могли испортить мебель. Детей держали, но их перемещения среди мебели тщательно отслеживались.

Тася недовольно следила, как застилают ослепительной снежной скатертью дубовый стол. Она была против скатерти, потому что стол купили лишь три месяца назад, и еще не все друзья его видели, а скатерть совершенно закроет и резьбу, и лошадиные головы с бронзовыми уздечками на углах. Но Аркадий Алексеевич сказал "нет", и это было особое "нет" - вокруг него нельзя было обвиться, сквозь него нельзя было проскользнуть - такое же "нет", как и решительный запрет ресторана. Он любил справлять торжества дома, и уж в этом-то Тася сейчас возражала слабо - кресельный гарнитур в ресторан не прихватишь, перед подружками не похвастаешься. Не выдержав, она соскользнула с нелюбимого ампирного дивана и ушла руководить сервировкой. Аркадий Алексеевич же занялся пивом и замечаниями. И то, и другое он очень любил. А стол расцветал на глазах - чудная картина, написанная блеском, сочными красками и запахами, и убывало пиво в бокале, и добрел Аркадий Алексеевич, и замечаний было все меньше. Последнее замечание он сделал одной из ледяных статуэток, вновь прикрыв один глаз.

- А баба-то голая!

- Но это же Венера, котик! - возмутилась жена.

Котик заметил, что от этого она не становится менее голой, но он, впрочем, ничего против не имеет. А когда на стол водрузили вместительные вазы, обложенные льдом и до краев наполненные черной и красной икрой, замечание сделала уже Тася, заявив, что это пошлость. Аркадий Алексеевич сказал, что это не пошлость, а икра - а икры, как известно, должно быть много, и пошлостью в данном случае является шпинатная лапша и суп из водорослей. Принаряженные дети лениво слушали привычную перебранку. Двоим из них хотелось на дискотеку. Третьему хотелось спать, и он этого не скрывал.